Алтарь - Страница 16

— Надо придумать обряд, который сделает тело неуязвимым, а не просто сохранит его существование, — пробормотал жрец, направляясь к стоянке кораблей. — Не то я могу остаться живым, но с отрубленной головой или ногами.

Здесь строители и гребцы то ли почувствовали что-то неладное, то ли до них успели добежать копейщики — но лагерь был пуст. Огромный костер догорал, превратившись в высокую, по пояс, груду дышащих жаром углей, пустые палатки полоскали на ветру парусиновыми пологами. Тут и там валялись забытые второпях глиняные тарелки, кувшины. Корабли стояли тихие и неподвижные, с убранными сходнями. Но жрец Небесного храма знал, чувствовал — на бортах прятались люди. Распластавшись на палубах, укрывшись за бортами или в кладовых, они рассчитывали остаться незамеченными, нетронутыми.

— Смертные! — громко и требовательно произнес служитель Небесного храма. — Я, Мудрый Изекиль, верховный жрец всесильной Аментет, повелеваю вам спустить сходни, принять меня на борт и приготовиться к отплытию.

На судах не произошло ни малейшего шевеления, словно никто и не услышал слов нового повелителя. Жрец криво усмехнулся и, заметно понизив голос, сказал:

— Немедленно спустите сходни, смертные, или я обрушу на вас гнев всесильной богини смерти.

Люди все еще надеялись остаться незамеченными — никто не шелохнулся. Изекиль сложил ладони, потер их одну о другую, готовясь выполнить заклинание огня, взмахнул руками в сторону ближнего корабля. Пламя вспыхнуло сразу на половине корпуса, с треском взметнувшись едва не до уровня мачты. Тут же на палубе заметались заживо испекаемые люди. Кто-то молил богов о пощаде, кто-то прыгал за борт, в воду, обжигающую холодом не менее страшно, чем карающий огонь. Изекиль, уже успевший сегодня испить немало человеческой силы, всем телом ощущал, как из превращающихся в угли тел вытекает живительная, исцеляющая раны сила, как она, накопленная за долгие, долгие годы, выплескивается в единый миг — и с наслаждением впитывал ее, наращивая свое могущество, чувствуя, как ослабевает и отступает боль, а тело становится все более крепким и послушным.

Вскоре поток силы иссяк, пламя опало, разбившись на десятки отдельных огоньков, и жрец перешел к следующему судну.

— После того, как всесильная Аментет покарала самых отъявленных отступников, я, Мудрый Изекиль, снова вопрошаю вас: готовы ли вы, смертные, исполнить волю мою? Немедленно спустите сходни, примите меня на корабль и приготовьтесь к отплытию!

На борту послышалось шевеление. Появились взлохмаченные головы двух гребцов, а затем на влажный гравий упали широкие сходни с набитыми поперек тонкими рейками. Жрец презрительно усмехнулся, поднялся наверх, окинул взглядом палубу. Два десятка гребцов прятались под своими скамьями, затравленно глядя на него из-под сосновых досок; на корме еще несколько человек пытались скрыться за пологом навеса, который под лучами поднявшегося солнца просвечивал насквозь. Смертные, прах земной. Сосуды с силой, которые можно использовать на усмотрение всесильной Аментет или ее жрецов; инструменты, способные понимать приказы и действовать по воле хозяина без его постоянного присмотра.

Изекиль повернулся к острову, на котором оставался освященный алтарь Амон-Ра, десяток трупов и несколько десятков ослушников, посмевших противиться его воли, перевел взгляд на третий корабль, потер руки, взмахнул. Взметнувшееся пламя вновь вызвало дикие крики боли и волну живительной силы, испускаемую погибающими людьми. Жрец Небесного храма, закрыв от удовольствия глаза, уже привычно впитал исцеляющие волны, полностью избавившись от боли и усталости, затем взмахнул рукой:

— Отплывайте от берега! Мы возвращаемся в Кемет.

Судьба прочих человечков, оставшихся среди безжизненных ледяных скал, жреца не интересовала. Раз они ослушались его — пусть сгинут, как позабытый в пустыне мусор. У Мудрого Изекиля впереди было слишком много важных дел, чтобы отвлекаться на подобные мелочи.

Между тем гребцы, выбираясь из-под скамей, побежали на корму. Та просела в воду, нос поднялся над гравием, и судно начало медленно дрейфовать назад. Но слишком медленно — и потому один из смертных, с опаской пробравшись мимо жреца, поднял со скамей весло, оттолкнулся от берега. Корабль двинулся веселее, и, когда он отошел на десяток шагов, гребцы начали расходиться на свои места, рассаживаться, выкладывать в прорези борта весла. Послышалась команда кормчего — смертные дружно налегли на рукояти, и за бортом зажурчала вода.

— Куда нам держать курс, Мудрый? — громко поинтересовался кормчий — широкоплечий нубиец с многочисленными шрамами на плече и неестественно вывернутой ступней.

— Назад, в Кемет.

— Но как туда доплыть, Мудрый? Курс нашим кораблям всегда указывал номарх Ипувер, да окажется его сердце легче перышка.

— Разве ты ее не запомнил, смертный? — грозно поинтересовался Изекиль.

— Прости, о Мудрый, — навалился на рулевое весло нубиец, — но я лишь прах у ног твоего раба. Я слишком глуп, чтобы помнить все, и потому не смог подняться выше кормчего. К тому же мы правили по очереди с Сабом Рыжим и потому давно запутались, в каком направлении идем. Он не раз поворачивал, пока я спал, и я поворачивал, пока…

— Умолкни, несчастный! — оборвал излишне болтливого моряка Изекиль.

В отличие от простых гребцов, он имел некоторое представление о том, где они находились и в каком направлении оставалась родина. Если верить карте, выложенной из драгоценных камней на стене дворца Нефелима в Небе, эти места напоминали собаку, что лежит на боку, вытянув лапы. Северный алтарь строился где-то у собаки под хвостом. Путей домой имелось два. Короткий — через многочисленные извилистые реки этого холодного края. Другой — вокруг «собаки» и всей земли за Зеленым морем к проливу в это самое море, а по нему — к Великому Нилу. Без подробных знаний, унесенных номархом в черный Дуат, разобраться в лабиринтах рек, озер, проливов и проток было совершенно невозможно. Другое дело — открытое море, в котором не существует тупиков, водопадов и порогов. Даже если он промахнется на сотню-другую стадий, то всегда можно высадиться и разобраться, куда они попали.